История 19-летнего украинца Павла Гриба, которого сотрудники российского ФСБ выманили в Гомель, где похитили и откуда отправили в Россию, поразила цивилизованное общество. В РФ украинца обвиняют в подготовке теракта в одной из школ города Сочи. На данный момент его удерживают в СИЗО в Краснодаре и не дают разрешения на свидание даже с родителями.
О похищении Павла Гриба, условиях его содержания в СИЗО и шансах выйти на свободу в интервью «Радио Польша» рассказал его отец Игорь Гриб.
Денис Шпигов: Расскажите про обстоятельства пропажи вашего сына. Как вы узнали о том, что Павел находится в Краснодаре в СИЗО?
Игорь Гриб: Павел пропал в четверг 24 августа, на следующий день, в пятницу, я поехал в Беларусь, узнал о его задержании и в субботу вернулся назад в Украину. Затем я подал заявление в Службу безопасности Украины, в котором содержалась вся информация, которой я владел и которая позже подтвердилась, о том, что мой сын был похищен спецслужбами РФ. Уже тогда стало понятно, что без спецслужб Республики Беларусь не обошлось. Павла задержала одна группа в Гомеле, вывезла в лес и там передала другой группе, которая повезла его в Россию, в Смоленскую область. В понедельник 28 августа, после обнародования этой информации в соцсетях и СМИ, я начал делать запросы во все инстанции Российской Федерации. Кроме того, были соответствующие запросы от украинских ведомств. И только 7 сентября Россия подтвердила, что мой сын Павел находится в следственном изоляторе №5 города Краснодар. До этого времени никакой информации они не предоставляли и не хотели предоставлять, несмотря на то, что, согласно международным соглашениям, российская сторона была обязана сообщить о задержании гражданина Украины.
ДШ: Вас, как отца, проинформировали, в каких условиях содержится Павел? Кто находится с ним в камере?
ИГ: Павел находится в следственном изоляторе центрального подчинения ФСИН. Таких изоляторов на территории России всего 6. В них содержатся подозреваемые по делам, которые ведет, в частности, ФСБ. В каких условиях Павел там пребывает, я не знаю. Его трижды посещали украинские консулы, но задавать вопросы о том, с кем он сидит в камере, нельзя. Последняя встреча моего сына с консулами, которая состоялась в ноябре, продолжалась 7 минут. Представитель СИЗО прервал ее, мотивируя это тем, что задержанному и представителю консульства разговаривать на украинском языке запрещено.
ДШ: Известно ли вам, как относятся к Павлу в России, в СИЗО? Как он себя чувствует?
ИГ: Павел – инвалид детства. Он нуждается в постоянном медицинском наблюдении, приеме медикаментов, строгой диете и распорядке дня. Если это не будет выполнено, то его врожденная болезнь может привести к необратимым фатальным последствиям. Об этом мы неоднократно сообщали российской стороне. Согласно обращению ЕСПЧ, в Краснодар ездила группа украинских врачей с целью обследования Павла. В группу входил также профессор Василий Притула, который ведет Павла с детства. Но эта медицинская комиссия не была к нему допущена, было запрещено не только провести обследование, но даже встретиться. Кроме того, мы предоставили российской стороне перечень лекарств, которые Павел должен принимать. Там нет никаких наркосодержащих медикаментов. Но даже в этом вопросе российская сторона не пошла навстречу. Поэтому делать вывод о том, в каком Павел находится состоянии, никто не может.
ДШ: То есть вы не знаете о состоянии здоровья своего сына.
ИГ: Не знаю, на самом деле не знаю. К сожалению, встречи с ним тоже запрещены. Моя жена ездила в Краснодар в середине ноября, но разрешения на свидание ей не дали. Чем мотивирует это российская сторона, не понятно. Какую угрозу несет Павел тоже, не понятно.
ДШ: И ваша супруга, мать Павла, не видела своего сына с того момента, как он пропал?
ИГ: Нет, не видела. Видела только в Краснодаре по телевизору во время рассмотрения апелляции на заседании суда, который проходил в режиме видеоконференции.
ДШ: Сегодня на территории России в тюрьмах или СИЗО находятся 59 украинских политзаключенных. Всем известны случаи, например, Геннадия Афанасьева, Юрия Солошенко или Надежды Савченко, когда их обменивали на россиян, воевавших в Донбассе. Но это стало возможным благодаря как украинским политикам, так и мировой общественности. Насколько делом Павла сегодня занимаются? Насколько его вопрос важен в высоких кабинетах в Украине и ЕС?
ИГ: Павел входит в число 59 украинских политзаключенных. Отделять Павла от других узников – некорректно. Ими всеми необходимо заниматься. Теми гражданами Украины, которые удерживаются на оккупированных территориях в Донбассе, занимается минская площадка. А теми политзаключенными, которые находятся на территории Российской Федерации или временно оккупированного Крыма, к сожалению, не занимается ни одно ведомство, поскольку профильного ведомства нет. Частично этим вопросом занимается МИД, но только в границах своей компетенции и только теми, кто находится на территории России. К тому же при условии, что родственники политузника напишут соответствующее заявление и будут постоянно ходить по кабинетам и добиваться правды, а это не так-то просто. Я этим вопросом занимаюсь постоянно: с утра до вечера. Пока не будет создано ведомство или должность госпредставителя, который занимался бы этими политзаключенными, успехов в освобождении граждан Украины не будет. Что касается сына, то я не знаю, ведутся ли переговоры по его обмену. Тот обмен, который анонсировал Медведчук во время встречи с президентом России, касается заключенных на территории ОРДЛО.
ДШ: Что, по вашему мнению, можно сделать, чтобы украинские политзаключенные как можно скорее вернулись домой?
ИГ: Во-первых, необходимо создать ведомство, которое имело бы соответствующие полномочия и занималось бы этим вопросом. Во-вторых, привлечь все возможные рычаги международного влияния на Российскую Федерацию, в том числе ООН и Совет Европы. В-третьих, использовать нестандартные шаги, которые помогут в освобождении украинских политзаключенных. Я имею ввиду последний пример освобождения лидеров крымскотатарского народа после вмешательства в ситуацию президента Турции.
ДШ: Как вы оцениваете шансы в рамках российского правосудия освободить невиновных людей?
ИГ: Априори, если человек обвиняется по политической статье, то он, к сожалению, будет осужден. И никакие доводы, выводы и доказательства его невиновности в российском правосудии не действуют.
ДШ: Павел – самый молодой украинский политзаключенный, ему 19 лет. Как вы думаете, почему именно он стал объектом действий российских спецслужб?
ИГ: Во-первых, сотрудники спецслужб Российской Федерации на всех этих политических делах зарабатывают себе должности и звания. Такая же система действовала еще в советское время. Время от времени необходимо доказывать, что ты ешь хлеб не просто так, и показывать результат. Поэтому фабрикуются дела, люди обвиняются в шпионаже, терроризме или диверсионной деятельности. Во-вторых, что касается Павла, ФСБ постоянно мониторит соцсети, создает в Украине липовые аккаунты, группы якобы патриотической направленности, привлекает патриотично настроенных граждан и заводит на них соответствующую папку. При этом раньше спецслужбам сделать это было намного проще, поскольку многие украинцы пользовались российскими социальными сетями «ВКонтакте» и «Одноклассники». Вот так Павел просто оказался не в то время не в том месте. На его месте мог бы оказаться любой другой человек. У Павла полностью уникальный случай тем, что его выманивали на территорию третьего государства для произведения захвата. Однако, судя по всему, спецслужбы думали, что приедет огромный волосатый бандеровец, и они покажут, какого супербоевика и суперагента они схватили. Но вышло так как вышло.